Связали премьеру. 
Денис Бокурадзе – о «Короле Лире», любви, смерти, счастье и жертвенности


Издание «Город Н-ск.2000»


Стучат невидимые режиссерские спицы – напоминая то еле слышное пение цикад, то грохочущую канонаду. Актеры театра «Грань» вывязывают сложный шекспировский мир, превращая грубые шерстяные нити в тонкую психологическую «паутинку». Вечно актуальный драматург, бесподобный по накалу страстей «Король Лир», уникальная в своих проявлениях труппа и – ни с чем не сравнимое послевкусие от долгожданной декабрьской премьеры. Художественный руководитель театра-студии «Грань» Денис Бокурадзе рассказывает о том, как рождалась эта театральная магия. 



Денис, поздравляем тебя как режиссера и сценографа с рождением шестого по счету детища! Чем особенным запомнилась работа над шекспировской пьесой? Легко ли она шла?
 

- Подготовка любого спектакля идет непросто. Хоть бы один дался легко! С Шекспиром же нам буквально приходилось воевать. Своя сложность и в том, что его ставили – переставили. Георгий Зурабович Цхвирава, который работал над «Отцами и детьми» в «СамАрте», сравнил такие произведения с «летающими гробами». Материал известен всем вдоль и поперек – и вдруг ты должен открыть в нем что-то новое. Это риск. Сам себе заведомо роешь яму. Но, с другой стороны, мы обратились к Шекспиру не для того, чтобы удивить критиков, которые видели «Короля Лира» в множестве разных вариаций. Нам самим было интересно соприкоснуться с таким материалом. Посмотреть: что мы – наш театр, Лир и Шекспир – в этом синтезе можем для себя открыть. И – поделиться своими открытиями… 


Работа шла тяжело. Каждую сцену пришлось переосмысливать, и нигде нельзя было прикрыться какими-то знакомыми, стандартными решениями – просто потому, что они нам не подходили. Поэтому мы искали свой индивидуальный подход – во всем. В какие-то моменты я понимал, что в тупике, что не знаю, куда двигаться дальше, и мы пропускали сцену, потом возвращались к ней… 



И все же эксперимент удался. В прессе уже звучало мнение, что «Грань» создала особую, почти библейскую историю – не столько про предательство, сколько про «умягчающее и очеловечивающее страдание». Согласны ли вы с такой трактовкой?


– В общем, да, и зрители увидели наш отсыл к «Пьете» Микеланджело, обнаружили другие библейские параллели. Мы хотели рассказать историю о человеке, который прожил жизнь – и вместе с тем ее не прожил. Но события, которые происходят с ним всего в течение недели, учат его любить, раскаиваться, страдать, радоваться, испытывать боль – ощущать ту гамму чувств, которые свидетельствует о том, что этот «бронзовый» памятник, с которым прежде никто не смел спорить, наконец, ожил. Боль, связанная со смертью любимой дочери Корделии, – сильнейшая в этой гамме эмоция наряду с любовью, и на пике этой эмоции Лир умирает… счастливым! 

Насколько легко – сложно рождался этот глубокий образ?


- Очень сложно, через сопротивление. Я помню, когда Даниил Богомолов узнал, что ему предстоит играть Лира и пройти этот тернистый путь, его «прибило», и это тяжелое ощущение сохранялось весь период работы над спектаклем. Даниилу 26, Лиру – 80. Я его заставлял и заставляю менять образ жизни, образ мысли, по-другому просыпаться, по-другому засыпать. Такие роли требуют большой жертвенности. Не каждому артисту дано отказаться от своих слабостей, а какие-то новые вещи, наоборот, привнести в свою жизнь. Для Даниила роль короля Лира – этапная. Да и для любого актера она была бы этапной. Если к такой роли ты отнесешься несерьезно, театр тебе этого не простит. И Даниил молодец, он понимает это. У него хорошая перспектива в дальнейшей работе над образом и изумительные внутренние данные. Но вместе с тем это роль на вырост: чем больше жизненного, духовного опыта будет приобретать Даниил, тем более глубоким будет его герой. Это как два сообщающихся сосуда. 



В свою очередь, Юлия Бокурадзе филигранно выписала образ Шута – такой, что даже не все поклонники театра узнали ее в роли юродивой старушки… 


- На мой взгляд, это очень интересная работа. В рамках выстроенной нами концепции Юлия сама придумала это второе «Я» Лира, его внутреннего ребенка, придумала костюм и запомнившееся всем индивидуальное, особое интонирование – то ли песню, то ли плач… Мне хотелось, чтобы Шут был не классическим, объективным, а жил во внутреннем пространстве Лира. Заметьте, этот персонаж исчезает ровно тогда, когда Лир занимает его место… такой образ невозможно придумать «от головы», он даруется свыше как вознаграждение за любовь к своему герою.

В театре наполовину обновился актерский состав: из прежнего вместе с названными актерами остались Любовь Тювилина и Сергей Поздняков. 


- К нам пришли вчерашние выпускники Самарского института культуры Кирилл Стерликов, Василий Яров и Екатерина Кажаева. Ребята не просто свалились с неба: я преподавал у них организацию театрального дела, присматривался к ним, и пригласил по окончании института в театр, надеясь, что они будут восприимчивы к новому подходу к профессии, немного не к тому, которому их учили в институте, и к новым формам (помните, как говорил Треплев у Чехова: «Нам нужны новые формы»). Мастер курса Виктор Николаевич Гончаров хорошо отрекомендовал ребят, и здесь мы не прогадали. 

И вместе с тем смена состава стала для нас испытанием. Мало того, что нужно сделать новую работу – надо еще принять друг друга, не только в творческом смысле, но и по-человечески. А ведь это некий интимный контакт, когда ты начинаешь взаимодействовать с артистом, говорить о душе, о каких-то болевых вещах, лезть внутрь, спрашивать о неприятном. Насколько человек пойдет на этот контакт, насколько он доверится, настолько будет создано взаимопонимание для того, чтобы совместными усилиями родилось что-то творческое. Считаю, что у нас все получилось. 


Зрители в восторге от уникальных костюмов, созданных Еленой Соловьевой, и спорят, что за материал использован при их изготовлении… 


- Мне всегда казалось, что Шекспир – это очень натурально. Эмоции натуральные. Страсти натуральные. Материалы натуральные. Все оно такое очень настоящее, не синтетическое должно быть… Мы купили три тысячи мотков натуральной шерстяной пряжи коричневого, серого и бежевого цветов. Волонтеры помогли нам связать огромные полотна, которые мы варили при высокой температуре в стиральной машинке до состояния валяной шерсти… Потом из этой ткани шили костюмы и декорировали, ею же отделывали стулья, стены. 

В какие минуты «король трагедии» создавал труппе особые сложности?
 

- В моменты, когда на сцене соприкасались два героя, которых у нас исполнял один артист. Поскольку в нашей труппе не два десятка человек, а всего семь, приходилось лавировать, менять местами какие-то сцены, что-то сокращать, чтобы все разошлось так, как должно разойтись, не теряя смысловой нагрузки… Например, сцены баталий, где актер должен драться сам с собой, или когда он должен был сам себя убить…
 


- Но, кажется, благодаря этому и родились изящные сценографические решения. Написать свое имя на грифельной доске: заявить о существовании в мире. Стереть «равно» умереть… А чего стоят замысловатые игровые партии со стульями! 


– Изначально доску и мел я придумал для того, чтобы зритель не путался в многочисленных шекспировских героях. В процессе мизансценирования появился вопрос: а как умирать? И решили стирать эти надписи. 
Стулья действительно многофункциональны – в один момент это кресла, в другой – покойники, в третий гробы. Стулья – это и стены, и заборы, и трон, и балкон – все, что вам подсказывает фантазия – правильно. Иногда, кстати, зритель в своих фантазиях идет дальше, чем задумывал режиссер. Это интересно. 
Оставляя, в основном, восхищенные отзывы о новорожденном спектакле, иные зрители вздыхают о том, что три с половиной часа – «слишком много»… 


– Три с половиной часа – это очень немного для Шекспира. Он и так вполовину сокращен. Думаю, здесь сказывается ритм сегодняшнего времени, рекламное, клиповое сознание человека сегодняшнего: нам нужно все время куда-то бежать, нам нужно быстрое развитие сюжета. А остановиться, подумать, впустить эмоцию, поплакать, посмеяться, улыбнуться, задуматься – мы не хотим. Сейчас вообще много спектаклей, которые идут и по 6, и по 8 часов. Посмотрите – у Козлова, у Бородина. Дело не в этом. Дело в каком-то ощущении самого человека, в его контакте с материалом и с этим миром… 

Каковы твои личные впечатления от премьеры?


- Я не люблю премьеры. Категорически их не терплю. Это тот момент, когда спектакль еще не сформировался, не развился. Это не точка, не конец пути – а лишь его начало. Но представьте: вот родился ребенок, и его сразу критикуют: и ножки у малыша кривые, и глазки косые, и волос на голове нет… Подождите, все встанет на свои места, ножки выпрямятся, косоглазие исчезнет, а через год он вообще начнет ходить… Я считаю, спектаклей 15-20 надо играть на совершенно не театральную публику, которая не имеет отношения ни к критике, ни к экспертам. А вот уже потом… Разумеется, мы продолжим работу над спектаклем. Но для труппы это уже колоссальный рост. 



Наша справка

 

Задолго до премьеры «Король Лир» стал обладателем сразу двух грантов. Первый реализован при поддержке губернатора Самарской области. Второй – на средства, предоставленные Благотворительным фондом Михаила Прохорова. И кажется, проект оправдал ожидания грантодателей. На премьеру от фонда из Москвы приезжала Евгения Шерменева. Спектакль видел и министр культуры Самарской области Сергей Филиппов. В обоих случаях отзывы – самые приятные для театра.

Автор: 

Анна Кузьминых
Источник: https://vk.com/wall-18452833_13272