Без дураков

Петербургский театральный журнал

«Корабль дураков». Средневековые французские фарсы ХV—ХVI вв. 
Театр-студия «Грань» (Новокуйбышевск). 
Режиссер и художник Денис Бокурадзе, костюмы Елены Соловьевой.

Этот театр рождался тихо, но возник внезапно. И, с первого своего спектакля завоевав Фестиваль малых городов (что ни год — лауреатство по нескольким номинациям), в этом, 2016-м, номинирован на «Маску» с «Таней-Таней».

Это все важно. Но не менее важно то, что каждый следующий спектакль театра-студии «Грань» (а это авторский театр Дениса Бокурадзе) не похож на предыдущий. Увидев «Фрекен Жюли» (а я была едва ли не первой из заезжих критиков) и поразившись филигранной, прямо-таки балетной выделке спектакля, ты совершенно не понимал, куда театр двинется дальше. Спектакль «P. S.» по пьесе Сартра «За дверью»позволял заподозрить, что Бокурадзе так и останется приверженцем классической интеллектуальной европейской драматургии с ее экзистенциальными загадками, что театр будет и дальше изысканно-высоколобым и потому откровенно контрастным советскому городу Новокуйбышевску, частью Дома культуры которого он является… А Бокурадзе — раз, и стал играть в Олю Мухину.

А теперь — и средневековые фарсы, вытканные, как старинный французский гобелен, нитка к нитке, маленькой труппой из пяти человек (точнее, в «Корабле дураков» их шесть, «Грань» «разжилась» Александром Овчинниковым и Сергеем Поздняковым). Но на эту малюсенькую труппу можно распределить практически все.

Мне кажется, что в России есть только два режиссера этого поколения, работающие с такой предельной тщательностью и аккуратностью, словно спектакли их вычищены пылесосом. Детальность, выверенность «до пальца», абсолютная сделанность и нелюбовь к сценическим случайностям/произвольностям роднят Дениса Бокурадзе и Тимофея Кулябина (среди старших этим всегда отличался Михаил Бычков). Но если Кулябин концептуалист и, так или иначе, следует формам современного европейского театра, то «европейскость» Бокурадзе (а она, несомненно, присутствует) совсем иная. Он — стилист, эстет, и формы каждого спектакля продиктованы материалом, его поэтикой, рождающей определенный колорит. Ему важны атмосфера, тонкая цветовая гамма, изысканный свет (с некоторых пор в этом театру помогает Евгений Ганзбург), выверенность пластических линий, общее темпо-ритмическое настроение. Оно продиктовано, как правило, сквозным саундтреком, вот и фарсы играют под постоянно звучащую музыку А. Плаксина, не дающую актеру отступить от рисунка ни на минуту — как в балете. Это, с одной стороны, прекрасно, с другой — создает в середине спектакля монотон. Музыка все одна да одна, идет да идет…

Для Бокурадзе важен визуальный колорит, и, как правило, это монохром, но не черно-бело-европейский, а теплый, рыжевато-коричневый, бежево-серовато-охристый, светло-кремовый (художник по костюмам Е. Соловьева делает идеальные выкраски, они соединяются с декорацией на правах живописных мазков). И задача спектакля всегда собственно театральная: мы должны получить впечатление прежде всего от искусства как такового, от эстетизма и талантливой точности актерского исполнения.

«Корабль дураков» сделан то ли из дубленых кож, то ли из раскрашенных средневековых гравюр (а на самом деле это обработанные художником холстины и грубое полотно). Каждый костюм искусно нарисован Е. Соловьевой — и в эту сошедшую с живописного эскиза объемную картинку вставлено тщательно нарисованное лицо очередного персонажа (актеры играют по многу ролей).

Губы бантиком и в линию, брови домиком и сходящиеся на переносице, гнилые зубы, гротесковые торчащие прически, коки и лысины, возбужденно торчащие накладные гульфики и зазывно трепыхающиеся простеганные ватные груди, разнообразные парики, дурацкие колпаки, рогатые шапки, толщинки, накладные зады, огромные веснушки, шепелявости, картавости, сипы, хрипы, гримасы, фингалы под глазом и прочие традиционные подробности из повозки бродячих жонглеров, в том числе несомненный актерский кураж, задействованы в спектакле. Но это совсем не грубое карнавальное искусство, а именно изысканный гобелен. Почти скабрезные истории играются с изяществом невинной пасторали и от этого становятся еще смешнее.

Спектакль собран линейно с помощью Шута (Александр Овчинников), вкрадчиво произносящего «Балладу примет» Франсуа Вийона и позванивающего связкой бубенцов — как связкой ключей от сюжетов и перипетий. Ах, эти бубенцы — знак соблазна… Их случайно оставляют на скамейках, крадут, ими завлекают, манят, а иногда они кажутся самым интимным, что есть у человека… Спектакль наполнен сладострастными вздохами, шепотами и стонами. Это тесный мирок маленького городка со слышимостью современной блочной пятиэтажки. Возбуждающие звуки несутся из окон, и к окнам подставляют лестницы — заглянуть, прильнуть к эротической вселенной, выследить изменницу или продать снадобье. Здесь, увидев тени балующихся любовников, мужья пристраиваются к этим колеблющимся теням и, примеривая на себя позы, получают свое теневое удовлетворение. Здесь крадутся друг за другом на цыпочках и наивно прячутся за углом.

Сюжеты эротических фарсов, как известно, эротические. Измены жен бессильным в постели мужьям, развратные похождения монаха, брата Гильбера, перековка покорных старых мужей в наглых молодых самцов… Все эти Лизоны, Жоржеты, Бернарды и прочий народец совершенно не заняты на французском средневековом производстве, спектакль играется легко, на пуантах, без столярно-малярного жима, но в спектакле реально пахнет потом. Не скажу, что это ласкает нос зрителей первого ряда, но первозданно-негобеленные пары жизни в этом есть…

«Корабль дураков» дает стыдливым самарским зрителям полное удовлетворение. А уж по актерской части! Причем блистательной Юлии Бокурадзе, уродующей себя куриными гримасками, хриплым баском и идиотическими подмигиваниями (она отвечает за старшее поколение — матерей и соседок), ни в чем не уступают Любовь Тювилина и Алина Костюк. Бокурадзе (Денис) воспитал актеров со вкусом, владеющих филигранной техникой, «беличьим» мазком и при этом гладиаторским темпераментом. Сочетание этого темперамента и необходимости умещаться на маленькой сцене в метре от зрителей, радуя их мелкой вышивкой по старинным текстам, и рождает настоящий театральный кураж. Так же изысканно точен и смешон Сергей Поздняков, меняющий маски — от шлемазла до мачо, а Даниил Богомолов неожиданно (для меня неожиданно) оказывается отличным характерным комиком.

«Смеемся мы лишь от мучений», — писал все тот же Франсуа Вийон. Когда-то исследователь кинокомедии Р. Юренев дал перечень возможных смехов: «Радостный и грустный, добрый и гневный, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходительный и заискивающий, презрительный и испуганный, оскорбительный и ободряющий, наглый и робкий, дружественный и враждебный, иронический и простосердечный, саркастический и наивный, ласковый и грубый, многозначительный и беспричинный. Торжествующий и оправдательный, бесстыдный и смущенный. Можно еще и увеличить этот перечень: веселый, печальный, нервный, истерический, издевательский, физиологический, животный. Может быть даже унылый смех!»

Согласитесь, скабрезные фарсы могли бы вызвать смех грубый и физиологический. Но сделанный без дураков, с прекрасным юмором и ежеминутными трюками-гэгами спектакль рождает смех иной. Наивный, веселый, дружественный. Но не только. Это смех удовольствия от искусства. Смех радости от того, как живет и развивается «Грань». Смех восхищения режиссерскими придумками. Смех от того, что ты предполагал — трудно быть фарсом, а им, оказывается, быть легко и красиво.

…И корабль плывет. Конечно, это образ несвежий и многозначительный, но мы ж — о низком жанре, подбиравшем в комедиантскую повозку все, что попадается по дороге. В том числе название фильма Феллини, который уж точно понимал в гротеске, фарсе, эротике и эстетизме.

Автор: Марина Дмитревская
Оригинал публикации: http://ptj.spb.ru/blog/bez-durakov/