Шут с нами

Журнал “Сцена” № 4 2016

«Корабль дураков». Средневековые французские фарсы ХV—ХVI вв. Режиссер и сценограф Денис Бокурадзе, художник по костюмам Елена Соловьева, художник по свету Евгений Ганзбург, композитор Арсений Плаксин. Театр-студия «Грань», Новокуйбышевск. Премьера 12 ноября 2015.

Сначала о театре. Такой маленький коллектив редко встретишь на просторах нашей страны – в труппе всего шесть человек! Впрочем, Новокуйбышевск город небольшой, но «Грань» театральные люди России знают хорошо, она желанный гость (и победитель) многих фестивалей. Вот и на «Золотую Маску» в прошлом сезоне номинировалась. Спектакль «Таня-Таня» по пьесе Ольги Мухиной, правда, лауреатом не стал, но не беда, все впереди.

Не я первая называю авторским театр, которым руководит молодой режиссер Денис Бокурадзе. Шестеро артистов, трое мужчин и три женщины, играют полноценный репертуар. Любят классику, хотя однажды взялись и за Мухину, но пьеса тоже не сегодняшняя, успела покрыться налетом, пусть и недавнего, но ушедшего времени. В афише Сартр, Стриндберг. Важно, что драматургия любой сложности не просто идеально расходится в этом театре на исполнителей, важно, что она совершенно сознательно приподнимает историю над унылой землей. Ровно на высоту подмостков, даже если их нет, и спектакль играется на полу, в камерном пространстве. Бокурадзе не устает исследовать иные, не тождественные быту миры: превращение, фантазия, метафора и, если надо, гипербола, эстетство, игра стилями – все эти энергично не скрываемые отличия театра от жизни заложены в манифест «Грани». Хотя манифестов и вообще любых деклараций у этих ребят вовсе нет. Удивительно здешнее сочетание скрупулезной, по-европейски налаженной модели труда с чисто российской любовью к психологической выделке, к атмосфере, к теме высказывания. Бокурадзе и его актеры ухитряются существовать в живой традиции чисто, предельно точно и грамотно, а звучать при этом абсолютно современно – редкий случай!

«Корабль дураков» сочинен на основе средневековых французских фарсов ХV-ХVI веков («Дворянин и Ноде», «Женатый любовник», «Новобрачный, который не сумел угодить молодой супруге», «Брат Гильбер», «Жены, которые решили переплавить своих мужей»). Само это предприятие, если учесть удаленную от центра «географию» Новокуйбышевска и его публики, провоцирует скепсис. Время «ярких, красочных» театральных представлений, пышно костюмных, с комедийными ситуациями, со смачным актерским представлением, с штуками-трюками, танцами-куплетами, когда зритель, нахохотавшись от души, вышел из театра и тут же все забыл… короче, время это безнадежно прошло. И если нынче встретишь подобное на сценах провинции (впрочем, такое бывает и в столице, ибо «провинция» понятие, скорее эстетическое), то исключительно в качестве атавизма, рутины, скороспелой халтурной «радости». Между тем, средневековые фарсы с их грубой, даже скабрезной материей, с масками-типажами, с классическими комическими положениями и мощным назиданием прямо-таки провоцируют на вечный жанр под девизом «сделайте мне красиво и смешно». Но только не у театра «Грань»! Зрители на «Корабле дураков»  хохочут до слез, однако, выйдя из театра, увиденного забыть не могут. Что-то существенное сверх историй о похотливых монахах, немощных старых мужьях и томящихся молодых женах сказано им в этом спектакле. Существенное дважды: и тематически, и эстетически.

Перед нами, что называется, ручная работа. Тончайшей выделки, просто филигранной – и, чем грубее исходный материал (литературный оригинал, а также ткань театральных костюмов), тем тонкость исполнения очевиднее. Актеры облачены художником Еленой Соловьевой в одежды серо-бежевой гаммы, будто это теплая французская провинция далеких веков, покрытая легкой патиной времени. Гамма напоминает и старинные гобелены с их неярким, изысканным шитьем. Костюмы сшиты из прозаического холщевого материала, а, кажется, что изготовлены из тонко выдубленных овечьих шкур. В сущности, и то, и другое сродни среде, в которой обитают эти фарсовые герои: предместья, полу крестьянский быт, все посконное, припахивающее овцой или скошенной травой. Но далее театр добавляет свое восхитительное «чуть-чуть», умело наложенные тени и цветовые пятна, отчего грубая фактура оставляет по себе лишь намек, поднимаясь на уровень художественной цитаты из полотен великих мастеров. И вот уже бежевое и серое с небольшим вкраплением красного приобретает на сцене уморительные гротескные формы: чудовищные накладные зады, висящие груди, грушевидные штаны немощных в супружеском деле стариков и упругие кожаные гульфики молодых, рогатые женские головные уборы, бубенцы на шутовском колпаке…  Настоящее пиршество, только категорически не аляповатое, напротив, отсылающее к народцу Босха и Брегеля, к графике Дюрера. А эти губы: жеманные, стародевические бантики, или алые, полные неутоленного желания модели «сексапил»! А веревки морщин и носогубных складок на старческих лицах! А задорные коки молодых самцов и бледные проплешины престарелых рогоносцев! А несуразные бороды и шевелюры, а тончайшие изгибы нарисованных бровей, «прищуры» и «гримасы»  – эта фантастическая палитра театральных физиономий открывается в метре от зрительских глаз (спектакль идет на малой сцене), но никакой «штукатурки», никаких «малярных» усилий не видно! Притом, грим, не имея в театре специального художника, делали сами артисты, методом проб и ошибок. Такова в театре «Грань» общая постановочная культура, которая касается всех компонентов спектакля и каждого в отдельности.

Сама эта культура становится важным действующим лицом спектакля. Она задает условия игры тонкой и прихотливой, оперирующей культурной памятью на эпохи и стили, на само понятие театра как места убежденной эстетизации жизни.

Между тем из средневекового материала выбраны исключительно истории про немочь и неутоленную страсть, про целомудрие и похоть. Короче, про любовь во всей ее фарсовой откровенности. Есть молодые горячие жены и старые, слабые по части супружеского долга мужья, есть сеньоры и простолюдины, комично меняющиеся «половинами». Есть, наконец, чудовищно похотливый монах, который попадает из-за своей пагубной страсти в ужасную переделку – бежит от гнева очередного супруга, оставив на месте преступления собственные штаны. Короче, перед нами маленький «Декамерон».

В воздухе разлиты охи, вздохи, шепоты и стоны.

Звуковая партитура спектакля чрезвычайно богата, актерские голоса спускаются на хрип, взлетают до писка, пребывают в протяжных томных кантиленах, жестких брутальных басах и нежных тенорах. Мельчайшие музыкальные оттенки тембров и интонаций, которых не бывает в жизни, но которые  снайперски точны в отношении конкретных даже не масок, но типов героев, создают целую симфонию: здесь и возраст, и социальное положение, и ситуация, и даже судьба. Юлия Бокурадзе играет особ старшего поколения, Любовь Тювилина и Алина Костюк – молодух. Даниил Богомолов, Сергей Поздняков и Александр Овчинников виртуозно превращаются в дряхлых мужей, простодушных слуг и брутальных мачо. И – это уже просто высший пилотаж! – ни на секунду не отступая от музыки жанра в сторону бытового психологического правдоподобия, молодые артисты в предельно условных обстоятельствах и правдивы, и психологически убедительны. Упоенная игра без капли наигрыша – это надо уметь!

Пластическая партитура не менее богата. Украдкой, в четверть лица появляются в окне,  пугливо оседают под грубой скамьей, наивно, как маленькие дети, прячутся по углам – темперамента и драйва море, но нет ни капли бестолковой суеты, каждый шаг выверен. За подсвеченным полотном тени любовников сливаются в эротическом акте, а муж-простак с наружной стороны пристраивается к жениной тени, чтобы, так сказать, примерить на себя хотя бы контур упущенного наслаждения. Зрители хохочут, но в этом хохоте совсем нет грубого плотского привкуса, потому что нет его и на сцене – одно только веселое и умное лицедейство.

А скрепляет фарсовые новеллы шут в дурацком колпаке (Александр Овчинников). И было бы явление этого шута в иной ситуации обидным общим местом, давно стократ отыгранным приемом, когда бы ни его грустная, меланхолическая интонация. И ни тема высказывания, ставшая, в конечном счете, подспудной темой всего спектакля. Шут не громогласен, немного печален, но и настойчив, пытается отговорить глупых женщин о неверного шага. Главное же, он читает «Балладу примет» Франсуа Вийона:

 

Я знаю, как на мёд садятся мухи,

Я знаю смерть, что рыщет, всё губя,

Я знаю книги, истины и слухи,

Я знаю всё, но только не себя.

Так, над чем же мы смеялись в театре? А над самими собой, не дружащими с синицей в руке, но и журавля в небе не умеющими поймать. Несбывшееся все зовет нас, заставляя спотыкаться на каждом шагу.

Автор: Наталия Каминская