«Чего душа желала, то Бог и дал», часть I

Вопросы задавала Светлана ВНУКОВА *

С художницей Татьяной РАССКАЗОВОЙ мы встретились в минувшем ноябре. С 1991 года она живет в Москве и в Самару приезжала по приглашению театра-студии «Грань», который отмечал свое 50-летие. С создателем театра режиссером Эльвирой Дульщиковой Татьяна сотрудничала почти пятнадцать лет, и результатом этого творческого союза стали удивительные по красоте спектакли. Конечно, мы о них говорили, но не только о них.

От Южно-Сахалинска, где вы, Татьяна Владимировна, выросли, до Ленинграда, где получили профессию, – 6 670 километров.

– 8 часов летела.

8 часов, конечно, не 81 день (я про путешествие Антона Павловича на Сахалин), но тоже, мне кажется, изведешься. Не говоря уж о стоимости билета. Целая история – навестить родных. Как отважились?

– Это было так давно… Сразу же после школы отправилась. Теперь в Южно-Сахалинске у меня уже и не осталось никого. Несколько лет назад, когда умерла мама, брат тоже перебрался в Москву.
А город-то интересный. В конце XIX века возник как поселок бывших каторжан и ссыльных поселенцев. Даже и назывался по имени управителя каторжными работами – Владимировка. После поражения России в Русско-японской войне Южный Сахалин стал принадлежать японцам, а Владимировка – именоваться городом Тоёхара, «Прекрасная равнина». Когда в 45-м японцев вытеснили, город получил новое имя – Южно-Сахалинск, но еще долго сохранял японский колорит. Помню храмы с этими их драконами и наш первый дом, который носил следы японского быта.
В мое время в городе было два главных культурных центра: драмтеатр имени Чехова и замечательный краеведческий музей. Здание музея было построено в традиционном для японской архитектуры стиле «тэйкан» («императорская корона») и именно для музея. Музея естественной истории острова. Очень красивое здание.
Еще в городе был Дом пионеров, и тоже в здании, архитектура которого, внутренняя планировка, отделка – всё было в японском стиле. Даже двери – ширмовые, раздвижные. А вокруг – парк, и тоже разбит японцами. Деревья неизвестных мне пород, камни. Так это всё интриговало… Как интригует незнакомый, но волнующий аромат, который доносится до тебя – и хочется узнать, что он такое, откуда…
Когда в старших классах училась, построили Дворец пионеров. Большой, современный, по-своему красивый, но уже без вот этого таинственного очарования.
Сахалин – это смешение культур. Японцев в мое время уже не было, и давно, но след оставался, и оставались корейцы со своей своеобразной культурой. Они и при японцах на Сахалине жили, но поскольку были японцами угнетаемы, их не депортировали. Они оставались на Сахалине, и было много переселенцев из центральных регионов России, из Белоруссии, с Украины. Японцев вытеснили, и нужно было кем-то заселять территорию. Мой отец оказался таким образом на острове. 26 ему было. Он родился в 1920-м, прошел войну, а демобилизовавшись, завербовался, как тогда говорили, на Сахалин. Предложили работу на электростанции, неплохую зарплату, жилье и еще какие-то льготы. Он взял свою маму (отец его к тому времени умер) и приехал. В Южно-Сахалинске много было воевавших, все мои ровесники – дети фронтовиков.

Дочь Дульщиковой в интервью вспомнила, как однажды Эльвира Анатольевна ей сказала: «Нам с тобой трудно, потому что мы первые», имея в виду, что к искусству в семье никто до них не имел отношения. Вы первый художник в семье?

– У меня мама хорошо рисовала. Она не была профессиональным художником, работала машинисткой, но рисовала очень хорошо. И вообще была щедро одарена. Танцевала, пела. В самодеятельных коллективах, правда. В войну росла, не до развития талантов. Выживать надо было, и в 14 мама уже работала. Кстати, и меня хотели музыке учить – способностей не обнаружили. А рисовала я с самого раннего детства и всегда с удовольствием.

То есть ясность была по поводу собственных перспектив. Но почему все-таки Ленинград?

– У нас в Ленинграде были родственники. Бабушка моя, мама папы, – она из семьи старой питерской интеллигенции. К тому времени уже с нами жила на Сахалине, но в Ленинграде были тети, дяди отца. А главное, в Ленинграде был Эрмитаж! Какие могут быть поиски? Получила аттестат, села на самолет, прилетела и поступила в художественное училище. Благодарна родителям, что они меня отпустили. Наше училище – совершенно замечательное место! До сих пор снится. Открывали в середине XIX века как рисовальную «Школу императорского общества поощрения художеств».
Там в свое время и Верещагин учился, и Репин, и Шагал, и Добужинский, и Филонов. Были там и женские рисовальные курсы. А преподавали Крамской, Клодт, Щусев. С 1906-го по 1916-й школой руководил Николай Константинович Рерих, и это были, как считается, годы расцвета. Я поступила в 67-м, окончила в 72-м. В 68-м – я уже на 2-м курсе – училищу присвоили имя Серова, советского Серова, Владимира (не Валентина!), президента Академии художеств СССР.

Пять лет. После десятого. Капитальное образование.

– Подготовка была серьезная, и если я и научилась где рисовать, то именно в училище. И потом у нас была практика в мастерских Театра Комиссаржевской. Нас и там приняли как родных детей и всячески учили уму-разуму. Вообще, все то время таким теплом согрето! Все училищные годы. А потом мы с подругой поступили в ЛГИТМиК. На специальность «художник-скульптор театра кукол». Не без влияния Валентины Ховралевой, которая была главным художником Ленинградского театра кукол и преподавала у нас в училище. Очень талантливый человек, но мастер, который сам по себе ценность, не всегда бывает хорошим педагогом. Человек она интереснейший, за границей бывала, обладала широтой взглядов и, конечно, очаровала нас, но в профессиональном плане мы, как я сейчас понимаю, именно у нее мало что почерпнули… В институте была уже совершенно другая атмосфера. Не было училищной теплоты, и в группе все как-то косо друг на друга смотрели. Все сами по себе.

Но тем не менее окончили, и вас распределили в Тольятти…

– Тольяттинский кукольный – это преддипломная практика. Очень, кстати, хороший коллектив был в этом театре, и очень хорошо меня приняли. Главный художник – Виктор Хохлов, до Тольятти работал в Самаре у Ренца 2.
Но у меня впереди распределение, и Виктор говорит: «А давай я тебя к Ренцу устрою». У Романа Борисовича главным художником в это время была Лена Гуревич. Двумя годами раньше окончила ЛГИТМиК, но она питерская и не хотела в Самаре оставаться. Хохлов нас с Ренцем познакомил, и тот сказал: «Беру». И я, еще оканчивая институт, уже оформляла ему спектакль – сказку «Ищи и найдешь» Абу-Бакара.
Театр был на Ново-Садовой, потом на Льва Толстого переехал. В бывший кинотеатр. А мастерские, администрация, бухгалтерия оставались на Ново-Садовой. Когда я пришла в театр, Ренцу и шестидесяти не было. Моложе нас нынешних. Но мне тогдашней он казался пожилым человеком. И не только мне. В театре за глаза его звали дедушкой.
Театр при нем был Театром, и студия у него своя была, он несколько выпусков сделал. Я даже сподобилась там преподавать историю искусств. В Ленинграде в училище хорошо историю искусств преподавали.

А с Куприным 3 вы не работали? Тоже ведь ЛГИТМиК окончил.

– Работала. Недолго. Года два. Признаюсь, я была поражена, когда узнала, что он потомок одного из моих любимейших писателей. Непрямой: дочь и внук Александра Ивановича умерли бездетными, но внешнее сходство поразительно. Просто одно лицо. И он в Самаре родился, рос, в драмкружке Кировского Дворца пионеров занимался. Потом десять лет режиссером был в нашем кукольном, а я ни сном ни духом, что он из тех самых Куприных. И в институте культуры нашем преподавал! А я в КГИКе с Людой Павловой училась. Она на актрису у Ренца выучилась, а на режиссуре – в КГИК, в мастерской Анатолия Ивановича Болотова.
Мы с Людой работали, когда еще был жив Дима 4. Люда хорошая актриса. Но Димка – он выделялся. Я работала с ними в спектакле «Дорога в Вифлеем» [театр «Актерский Дом», режиссер Л. Павлова]. И в «Маленьком принце». Дима Лиса играл. Замечательно сделал роль. Лева Митрофанов там был хорош, Летчика играл.
У Ренца поначалу были лишь детские спектакли. Потом начал для взрослых ставить. Помню наш спектакль «Три железных пирога, или Жена-полковник», по сказкам Абрама Новопольцева. Пьесу Юрий Борисович [Орлицкий – литературовед, поэт, супруг Т. Рассказовой] написал. А оформлял спектакль Женя Бабушкин. Ну как оформлял? «Я вот тут, – говорит, – нарисовал, а лепи сама». Так что кукол лепила я. Кстати, Женя написал к спектаклю еще и стихи.

50 спектаклей вы в нашем кукольном оформили. А у Дульщиковой?

– Девять. Но Эльвира – это лучшее, что случилось со мной в театре. Я даже и не знаю, смогла бы с кем-то после нее работать. Это как в жизни вторую половину найти. Режиссеру и художнику нужно найти друг друга.

И как вы с Эльвирой Анатольевной друг друга нашли?

– А она к нам в мастерскую пришла. Вдруг появляется на Ново-Садовой дама неформального вида…

?

– Эти ее роскошные волосы, которые она никогда не собирала, и они так вот по ней ниспадали. И как-то так интересно одета… Сейчас никаким нарядом никого не удивишь, а тогда стоило ей где-то появиться, сразу всё внимание – на нее. И вот приходит такая ни на кого не похожая ко мне и говорит, что ей нужна маска, а я загружена была: «Нет, нет, не могу. Некогда». Но Эльвира Анатольевна умела добиться от человека того, что ей нужно. А потом опять пришла и говорит: «Ставлю спектакль «Красная Шапочка». Возьмешься?» Говорю: «Да можно попробовать». – «Тогда приезжай, посмотри, что там у нас». И я приехала в Новокуйбышевск. Сцена маленькая, стены черной краской окрашены, две двери. Глубины никакой, ни кулис, ни карманов – ничего не спрячешь. И со светом ничего толком не сделаешь.

Это серьезно усложняет задачу.

– Заставляет работать нестандартно. Что-то придумывать. А Эльвира еще хотела… У них там маленькая такая комната, типа гостиной. «Для своих». Очень камерная, хорошо оформленная. Так Эльвира хотела, чтобы с потолка там свисала кукла Алисы Кэрролла. Как бы летящая. Долго я мучилась. Но сделала. До сих пор, кстати, висит.

«Красная Шапочка». Это 91-й год, по-моему.

– Да, самое начало нашей с Эльвирой работы.

 

А как вы работаете над постановкой? Визуализируете пьесу или сразу режиссерскую разработку? Иногда ведь между этими двумя вещами дистанция огромного размера. В вашем с Дульщиковой случае как это происходило?

– Начиналось с того, что мы разговаривали. Она говорит: «Вот хочу, чтобы было так, вот у меня такие актеры, и они будут играть вот таких-то персонажей». Там ведь небольшая труппа, и обычно одна роль – один актер. И я всегда на определенного актера делала костюмы, и даже в эскизах есть узнаваемые черты. Но в «Красной Шапочке» у нее еще и дети участвовали. Многие режиссеры используют этот ход. Но не всегда удачно. Эльвире удавалось. Вообще она всегда нагружала действие. И в результате даже самое простое, примитивное получало глубину, множество планов. Она персонажей дополнительных вводила, интермедии включала. Дети в «Красной Шапочке» у нее и танцуют, и поют, и читают стихи по-французски. Она им репетитора нанимала, тот работал над произношением. Хореографа приглашала. И я и этих детей одевала.

И сценографическое решение ваше?

– Стиль мы обычно вместе выбирали. В «Красной Шапочке» за основу взяли французское рококо. Конец XVII – начало XVIII века. В этом духе все оформляли.

Говорят, она жесткой была в работе. Актеры, вспоминая репетиционный процесс, говорили про «ежовые рукавицы». Даст, мол, на какое-то время возможность поимпровизировать, а потом всё берет в свои руки, и уже никаких трактовок – только обусловленный ее видением рисунок. У вас с ней разногласия случались?

– Бывало. Скажем, «Венецианки». Я уже в Москве жила, и работали мы дистанционно. Тогда еще не было технических возможностей, которые есть сейчас, и мне пришлось делать аж три варианта эскизов костюмов. Но в творческих спорах такого рода есть пределы. За режиссером последнее слово. Всегда. На то он и организатор спектакля. Можно, конечно, упереться, но для этого надо быть уверенным в том, что твой вариант лучше того, на котором настаивает режиссер. Эльвира очень восприимчива к новому и не боялась экспериментировать. Настолько в этом отважна была, что часто, признаюсь, я, слушая ее, думала: «Боже, какую чушь она говорит! Это невозможно осуществить». Но поживешь с этим ее «невозможным» замыслом, поживешь – и: а если попробовать? И пробовала, и получалось, и даже интереснее, чем можно было себе представить.

Самый сложный спектакль?

– Первый – «Красная Шапочка». И самый, пожалуй, любимый. Хотя в каждом есть то, за что ты его любишь. И в каждом были свои сложности. Исхитрялись порой так, что… В той же «Красной Шапочке». Из чего делать костюмы? «У нас тут, – говорит, – во всем Дворце культуры – шторы атласные, белые». Берем эти шторы, красим в нужный цвет и делаем спектакль из штор – «Прыгающая принцесса». Все костюмы из мешковины. Окрашенной, расписанной. Самые дешевые материалы. Всегда. Мешковина, марля. Сколько я этих выкрасок сделала! Резала ткань на кусочки, красила, пришпиливала к эскизам и отправляла Дульщиковой. Сначала в Новокуйбышевске ей какие-то ребята ткань красили. Потом она нашла мастеров в Самаре. Сейчас у них ателье театрального костюма, и в фестивале «Поволжские сезоны Александра Васильева» есть целая номинация «Театральный костюм»…

…Где ваши костюмы для спектаклей «Грани» дважды брали призы. Первая премия за работы в «Дюймовочке» и «Золушке» и Гран-при за «Бумажного Пьеро». Я была и на том фестивале, и на другом и, помню, сидела и думала: «Надо же! Костюм, который предназначен для того лишь, чтобы решать вполне конкретные сценические задачи, и вдруг сам по себе – произведение искусства».

 

– Между прочим, Орлицкий и к «Золушке» Дульщиковой руку свою приложил. Мы этот спектакль решали, если помните, в стиле Ренессанса, и Эльвира хотела, чтобы и в этом спектакле звучали стихи. Юрий Борисович предложил Набокова и до сих пор Эльвире простить не может, что она нигде не упомянула, что именно он нашел эти стихи.

Окончание – в следующем номере

1 Надежда Лысова – искусствовед, кандидат философских наук, профессор кафедры культурологии, этнокультуры и театрального искусства Мордовского государственного университета.
2 Роман Борисович Ренц (15.05.1922 – 6.05.1995) – режиссер и актер театра кукол, педагог, народный артист РСФСР. С 1971 по 1988 – главный режиссер Куйбышевского театра кукол. Основатель (1973) Тольяттинского театра кукол.
3 Владимир Иванович Куприн (25.06.1948, Куйбышев – 6.10.2013, Волгоград) – режиссер театра кукол. В 1989–1999 гг. – главный режиссер Самарского театра кукол.
4 Дмитрий Иосифович Павлов (20.10.1949, Куйбышев – 6.04.2007, Самара) – заслуженный артист РСФСР. Актер Куйбышевского (Самарского) театра кукол (1969–2007).
5 Юрий Орлицкий. Среда обитания // Свежая газета. Культура (Самара). – 2021. – № 22–24.

* Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии»

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 17 февраля 2022 года, № 4 (225)